Когда, благодаря неутомимой в поиске бывших выпускников Магаданской школы Ирине Гребенниковой, мне удалось разыскать и своих бывших одноклассников и обмениваться с ними воспоминаниями, они предложили мне об этом написать. Я долго отказывался, считая, что это интересно только для узкого круга бывших друзей. Но они сказали: «Для них и пиши». И я решился.
Летом 1950 года, работая после 9 класса во второй смене пионерлагеря «Северный Артек» помощником по культурно-массовой работе и имея права профессионального киномеханика, я ехал в город за очередным фильмом. Меня в транспорте немного укачивало, поэтому я предпочитал ездить в кузове грузовика. Дело было уже к вечеру. Я сидел, прижавшись спиной к кабине, и километров 20 прошло незаметно. Трасса делала поворот, меня качнуло, и я встал, опершись руками о кабину, подставляя лицо встречному ветру. Мы проехали совхоз Дукча, дорога сделала резкий поворот влево, и мне с высоты сопки вдруг открылся весь город! Зрелище было невероятное! Стояла прекрасная погода, видимость была отличная, чуть-чуть начинало темнеть и в сумерках кое-где зажглись огни. Город был виден весь – от края и до края. Заходящее солнце вычертило контуры сопок с запада и косыми лучами осветило восточный берег бухты от Марчекана до Каменного Венца. Я увидел всю бухту Нагаева, сопки, обрамлявшие город, родную школу, здание театра, свой дом, новые дома вниз по Колымскому шоссе, а также по только формировавшейся тогда улице Пушкина и даже дома, которые возводились на вершине сопки вдоль новой Портовой улицы. Меня вдруг охватил такой восторг! От переполнивших меня чувств я раскинул руки и закричал «Я люблю тебя, Магадан!» «Ты чего кричишь?» - шофер выглянул из окна кабины. « Все хорошо!»
Вот это чувство восторга, которое я испытал тогда, у меня осталось в каждой моей клеточке на всю жизнь.
Я любил этот город. Я рос, и вместе со мной рос и мой город. Когда мы приехали, в городе, кроме зданий Главка (Главного Управления «Северовостокзолото»), школы и театра, каменных жилых домов было, наверное, 5 или 6. А город строился неимоверно быстро. Мне кажется, что и сейчас строительство в стране таких темпов не знает.
Вот передо мной фотография. Города еще нет. На месте будущего парка – пустырь. Главк еще размещался в небольшом деревянном здании на Пролетарской улице (где потом был ГК ВЛКСМ), но уже виден Дворец – школа и три жилых дома. Дома культуры еще нет. А это 1936 год. Всего через три года будет стоять и Дом Культуры, куда из Дома профсоюзов переедет театр, и еще один большой жилой дом, оформится улица Сталина, будет разбит Парк с парашютной вышкой, затем - рядом стадион, который зимой превращался в каток – любимое место отдыха всех школьников. … А с 46-го года дома начнут расти, как грибы.
Я любил этот город. Я любил его в любое время года. Зимой пурга и ветер сбивали, бывало, с ног, но вечерами мы все равно ходили гулять компанией по ул. Сталина. Когда позволяла погода, вечерами – обязательно – каток. Шумная раздевалка, на катке звучит музыка. Под музыку можно было взять девочку за руку и кататься парой. А то соединялись большой компанией в ряд «паровозом», разгонялись один круг, затем передний резко с разворотом тормозил и все с хохотом дружно летели с сугроб.
Одно время тренером по гимнастике у нас был небольшого роста худощавый человек. Говорили, что он - бывший заключенный. В то время в Магадане было много таких. Они освобождались, приезжали в Магадан, кто ожидал навигации, кто устраивался на работу, особенно те, кто не имел права покидать Колыму. Наш тренер однажды появился на катке в непривычной для нас форме – обтянутом трико, на фигурных коньках, и начал такое показывать катание, что весть каток встал вокруг него кругом! Оказалось, что он был до войны чуть ли не чемпионом по фигурному катанию. На правах знакомого я взял у него несколько уроков; конечно, на моих гагах сделать что-либо было трудно, но все-таки кое- что у меня получалось, и я помню, что где-то зимой 9 класса я танцевал на коньках вальс с девочкой из параллельного класса Таней Акуловой и еще с кем-то, не помню.
Я любил этот город. Летом он продувался ветрами между двумя бухтами – Нагаева и Веселой, иногда вдруг пролетал туман, да такой, что во время футбольного матча были видны только головы игроков, зато рядом в сопках было тихо, грело солнце, и можно было загореть настоящим «материковским» загаром. У меня кожа хорошо воспринимает солнечные лучи, и однажды перед началом учебного года мы собрались в парке у волейбольной площадки, разделись, и ребята с изумлением спросили меня: «Ты что?! Летом был на материке?».
Я любил эти бухты. Бухту Нагаева я пешком обошел с обеих сторон. Во время шторма волны били о скалистый берег и вздымались на несколько метров, а бывало гладким, как отполированное. Было интересно наблюдать, как вдруг на воде возникали круги и всплывали нерпы. Мы разводили на берегу костер, после прилива разбегались и бросались в море. Несколько взмахов – и обратно, греться у костра. А во время отлива, особенно в мелководной бухте Веселой, можно было по камушкам уйти далеко от берега, ловить мелких крабов, не успевших уплыть за водой рыбешек, а потом бегом бежать от приливной воды к берегу, не всегда успевая и вылезая на берег уже с промокшими ногами. За парком недалеко был так называемый тогда сангородок - городская больница. Я любил уходить за него в одиночку на сопку, смотрел на бухту и очень отчетливо себе представлял, что вот я стою на краю земли, а там.… Как в песне поется: «Здесь начало земли, здесь России начало». Даже воздух имел здесь какой-то особенный, совершенно необычный запах. Я его вдыхал полной грудью «и не мог надышаться»! Ну, я всегда был немножко фантазер и, как сын артистов, несколько по характеру романтичен. Впрочем, может быть, такими в этом возрасте были многие.
Появился я в Магадане 11 января 1946 года пароходом «Феликс Дзержинский». Это был исторический рейс, как тогда писалось в газете с фотографией полностью обледеневшего парохода. Мы вышли из Находки сразу после празднования Нового Года. В Японском море был жуткий шторм, волны перекатывались через верхнюю палубу. В проливе Лаперуза было уже спокойней и мама меня вывела на палубу подышать, но стоило мне оглянуться назад и увидеть, как горизонт качается вправо-влево чуть не под 45 градусов, как у меня закружилась голова и пришлось срочно меня отводить обратно, чтобы снова принять горизонтальное положение: я тяжело переносил качку. Где-то сутки мы дрейфовали. Что-то во время шторма получило неисправность и требовался ремонт. В Охотском море, хоть и меньше, но снова качало. Иногда раздавался гудок, и опытные пассажиры негромко комментировали: «Еще одного похоронили» - в трюмах везли очередную партию заключенных. Вдруг качка заметно уменьшилась, кто-то крикнул «Льды! Тюлени!» Бросились к иллюминаторам – действительно «Феликс» уперся в ледяное поле. Капитан повернул вправо в сторону Камчатки, стараясь обойти ледяное поле, но через сутки оказалось, что это невозможно, и, используя полуледокольные качества корабля, развернулся и пошел прямо через льды в сторону Магадана. Прибыли мы с мамой и сестренкой Галей в Магадан по договору с Дальстроем, но не просто на работу, а к наконец нашедшему нас папе. Для меня началась полного счастья жизнь.
Тогда в Екатеринославле (нынешний Днепропетровск) в мощный водоворот событий втянулся 15-летний, самый младший в многодетной семье, мальчишка, который, как и его старшие братья, хотел стать артистом, но революционные события, гражданская война перемешали все. Бабушка рассказывала: «Смотрю однажды и вижу – идет строем отряд красноармейцев, а сзади всех самый маленький и с огромной винтовкой, в гражданской форме, ужас! – мой Миша!». Три друга – Миша Арш, Михаил Светлов и Володя Андрианов – были одними из первых комсомольцев в Екатеринославле. Так втроем в начале 20-х годов они уехали в Москву.
Михаил Светлов стал одним из великих поэтов Советского Союза, Владимир Павлович, мечтая с детства стать артистом, окончил в 1931 г. ГИТИС и в 35-ом году уехал на Камчатку, где организовал театр рабочей молодежи (ТРАМ), создал из него профессиональный театр и проработал на его сцене 50 лет (!), став народным артистом СССР.
А мой будущий папа Михаил Арш стал одним из основателей и активным участником движения «Синяя блуза», в одной бригаде с Б. Тениным, Беньяминовым и другими позднее известными артистами выступал на различных сценических площадках и был даже на гастролях в Германии. Будучи хорошим организатором, он становится первым (по времени) секретарем комсомольской ячейки артистов Москвы, затем включился в организацию первого ТРАМа в Москве. А еще, рассказывали ветераны, он вместе с художником Решетниковым (тот, который «Опять двойка») и будущим драматургом Исидором Штоком «придумали» ЦДРИ (Центральный Дом работников искусств). Конечно, его знали в ЦК ВЛКСМ, и Косырев, первый секретарь ЦК, направляет его на Магнитострой внедрять в эту многотысячную массу, где было много даже безграмотных и для них организовывались Ликбезы, культуру. Там из самодеятельности создал бригаду «Синей блузы», и они выступали прямо в бараках и на строительных площадках, поддерживая передовиков и, главное, высмеивая бракоделов, лодырей, пьяниц и т.п. (Так об этом рассказывается в книге Сергея Иванова «Яркий, как солнце», где 8-ая глава практически целиком отдана делам Михаила Арш ). Потом решили на основе этой бригады создать ТРАМ, превратив его позднее в профессиональный театр. Папа был его организатором и директором. Было ему в то время 23-25 лет.
А мама с юных лет была в армии, там служил ее старший брат. Еще молодым он был одним из первых командиров погранслужбы. Мама в 15 лет была зав. клубом этой армии, у нее был хороший голос, и где-то году в 23-ем штаб армии направил ее учиться в Москву в Гнесинское училище. Затем она поступила в ГИТИС (в те годы – ЦЕТЕТИС) на режиссерское отделение.
Училась успешно, могла остаться в Москве, но, услышав, что на Магнитке организовывается ТРАМ и там нужен режиссер, без раздумий выбрала направление туда. «Даешь Магнитострой!». Там они и встретились. Там 14 января 1933 года в одном из бараков прямо во время репетиции в театре родился и я. Уже потом это стало городом Магнитогорск, и мы жили в отдельной 3-х комнатной квартире. Уже здесь родилась и моя сестра Галя. Круг друзей у родителей был огромен. Мне было три года, но я хорошо помню квартиру и шумное посещение друзей. На кухне лепили пельмени, а меня ставили на стульчик и я «помогал». Главными друзьями по воспоминаниям родителей и их друзей были поэт Виктор Гусев и журналист – драматург Исидор Шток. Я, когда делился своими воспоминаниями со своим внуком, уже взрослым, отцом семейства, оказалось, что он и его сверстники не знают, кто такие Михаил Светлов, Виктор Гусев. Мне удивительно - в наше время их не знать было невозможно. Тот же Гусев – это «Полюшко-поле», «Свинарка и пастух», «Весна в Москве», «В 6 часов вечера после войны», знаменитые песни «В бой за Родину, в бой за Сталина», «Жили два друга в нашем полку…» Когда они подружились, не знаю. Может быть, Гусев пересекался с ними в Москве, потому что он (Гусев) тесно сотрудничал с «Синей блузой», Театром Революции, с которым был связан и Магнитогорский театр, в то же время Гусев был связан с ГИТИСом, где мама училась. Во всяком случае, они дружили, и моя сестра Галя видела то ли стихи, то ли письмо, где Гусев обращается к нашей маме «Наша Зоинька-Заинька». Когда родители работали в Магнитке, им не было еще и 30-ти лет. Я вспоминаю себя в этом возрасте и с удивлением и восхищением склоняю свою давно седую голову перед ними и всеми теми, кто в совсем юном возрасте с таким энтузиазмом строил новую Россию.
Все в жизни складывалось замечательно, но в 1937 году мы не избежали участи, которая постигла многих. Мы остались без отца, без квартиры, мама без работы. Начались скитания. В 39 году, наконец, маму приняли на работу режиссером в Рязанский областной театр, который, в основном, гастролировал по области, а мы жили с бабушкой в небольшой комнате с коридором в одном частном доме. Началась война, все ушли на фронт, театр расформировали, маму назначили директором Дома культуры железнодорожников. Я пошел в 1 класс, но вскоре здание забрали под госпиталь, нас перевели в другое, маленькое, здание, где в одном помещении занималось сразу два разных класса. Было как-то неуютно. Я однажды прогулял, мне понравилось, и я перестал фактически посещать школу. Когда разбомбили нашу улицу, мама перевезла нас в библиотеку – отдельно стоящую хатку с радиоузлом, рядом был вход в парк железнодорожников, на стадионе которого разместилась зенитная батарея, постоянно стрелявшая по немецким самолетам. Бомбили нас нещадно, приходилось почти целый день проводить в бомбоубежище. Нас обещали эвакуировать («Зоя Константиновна, вы не волнуйтесь – мы вас хоть на бронепоезде, но вывезем»). В конце концов, нас вместе с оборудованием погрузили в товарный вагон, целую ночь возили взад-вперед, а утром мы открыли двери и увидели, что стоят наши два вагона на товарной станции, вокруг много путей и все заняты вагонами, из которых очень много цистерн. Мама сказала «Если хотим остаться жить, бежим». Нам разрешили занять подвал под клубом, но сам клуб как таковой прекратил свое существование. Из зала вынесли все стулья, это был, как говорили, агитпункт – солдаты там пережидали формирования и им без конца крутили кинофильмы и боевые киносборники. Я школу прогуливал и целыми днями сидел в темном зале. А маму приняли на работу в Облоно каким-то методистом-инспектором, и она должна была постоянно разъезжать по области. После того, как неожиданно умерла бабушка, мама вынуждена была отдать нас в детдом в одном селе рядом с Рязанью. Это были самые страшные, голодные и холодные, полные унижения со стороны деревенских детей дни нашей жизни – вспоминать не хочется. Я и там школу прогуливал, где-нибудь прятался и ждал конца уроков. К весне мама нашла работу избачом в селе Добрый Сот и перевезла нас туда.
Наш папа в то время «работал» на одном из приисков Колымы. В 1942 году его освободили, оставили в Магадане как в ссылке и разрешили найти нас. Как он нашел, не знаю, но нашел. Я помню, как однажды по телефону в правление из почтового отделения в другом селе продиктовали телеграмму «Ливитьюи из Мачадана», мама догадалась, что это «Левитской из Магадана». Я по картам и Энциклопедии выискал, что это и где это, и начались три долгих года ожиданий долгожданной встречи. Сразу после войны маме прислали вызов из театра, она заключила договор с Дальстроем, и вот 11 января 1946 года мы – в Магадане. Папа был администратором, потом зам. директора театра, много занимался филармонической деятельностью, все основные гастроли и из Магадана, и на Колыму – его работа. Ну, и бессменный диктор радио. Мы, когда плыли на пароходе, один пассажир маму спросили: «Вы к кому едете?» Она говорит: «К мужу, его зовут Михаил Арш». «О! Михаил Арш! Это наш Колымский Левитан». У него, правда, был красивый голос. Мама сезон поработала режиссером в театре, потом директором Дома культуры МВД, а в основном работала в Доме пионеров художественным руководителем, а затем директором. После ухода на пенсию и переезда в Москву оба активно работали (на общественных началах) в ЦДРИ – папа руководителем творческого объединения ветеранов сцены, мама режиссером.
Просматривая то, что у меня сохранилось в «архивах», я нашел газету «Магнитогорский рабочий» за 20.07.1966 г. В эти дни праздновалось «40-летие первой палатки». Магнитогорские комсомольцы через ЦК комсомола разыскали первых строителей и пригласили в город на праздник. В их числе были и мои родители. Они рассказывали, что были на таком душевном подъеме, что ни разу даже не вспомнили о своих недугах (а у папы уже был инфаркт). Это были три незабываемых дня, которые начались еще в самолете, когда стюардесса вдруг объявила по громкоговорящей связи: «Товарищи пассажиры! В нашем самолете находятся первые строители Магнитки и основатели театра Зоя Левитская и Михаил Арш».
В газете большая статья про моих родителей. Вот краткие отрывки:
«В те незабываемые годы, когда по всей стране впервые разнесся пламенный призыв: «Даешь Магнитострой!», Зоя Левитская оканчивала Московский институт театрального искусства, знаменитый ГИТИС. Выпускницу спросили, где хотите работать? И она ответила: - Хочу на Магнитострой! Этот порыв никого не удивил. В Магнитогорске нет театра? Организуешь! ...
В Магнитке Зоя Левитская встретилась с другими собратьями по искусству, которых привело на стройку то же желание, пыл энтузиастов. Одним из них был Михаил Арш, организатор и руководитель Московского театра рабочей молодежи – ТРАМа, как тогда называли эти коллективы,… в Магнитке М. Арш стал директором ДИТРа, где сосредоточилась вся культурная жизнь, а позднее и первым директором драматического театра им. Пушкина…. Перед отъездом в Москву они побывали у нас в редакции. Их воспоминания помогают восстановить еще одну яркую страницу истории нашего города…»
Далее родители рассказывают о том, как в Магнитку приезжали «звезды» первой величины и выступали в неказистом здании Сосновского клуба, там же выступал и первый (для Магнитки) театральный коллектив из Харькова. Театр этот проработал целый сезон, а после окончания гастролей группа артистов-комсомольцев осталась. Родители же отобрали «из числа строителей наиболее способных парней и девчат». Так организовался свой ТРАМ, который уже в 1932 году после постройки Дома инженерно-технических работников (ДИТР) обрел пристанище и сцену. В 1936 году было построено здание театра, и ТРАМ полностью влился в профессиональный коллектив.
"Одноклассники", там его легко найти, введя в строке поиска имя и фамилию.
Посмотрите внимательно: города как такового еще нет, снимок сделан в 1938 или 1939 г. Но уже есть ШКОЛА, огорожено место под парк, а чуть ниже его по той же улице - стоит, пусть деревянный, но ДВОРЕЦ пионеров.
Сейчас принято ругать то время. Называть режим людоедским. А на поверку получается, что строители Магадана думали прежде всего о детях. О своем будущем. В отличие от нынешних правителей.
За 20 с лишним лет перестройки и демократических реформ в городе не построено ни одной новой школы. Но уничтожена Первая.
